Елена Сьянова. Из цикла Маленькие трагедии великих потрясений. ч.4

[Григорий Головин]

Это произошло в семидесятые годы 18 века, в канун великого потрясения великой революции, когда французское общество устами собственных писателей и публицистов отзывалось о себе, как о гигантском доме для умалишенных, в котором неосторожно брошенное слово или случайно вырвавшийся громкий вскрик могли вызвать взрыв общего возбуждения, вспышку эмоций, истерику, грозившую вышибить двери и окна, разметать стены, снести крышу крепкого лишь на первый взгляд здания. Это было время юристов-пожарников, льющих в пламя страстей слезы крокодиловых законов; экономистов-пророков, сулящих конец луидора, как конец света и публицистов – разбойников, своим посвистом раздувающих пламя страстей и приближающих обрушение луидора. Это было время, когда публично брошенное слово убивало, как удар кинжала в руках опытного убийцы. И это было последнее время, когда правила власть слов. Очень скоро, лет через 15, всё во Франции переменится: ложь польется мутным потоком, оскорбления полетят, как комья грязи и заляпают вокруг всех; репутации превратятся в груды мусора и обесценятся слова, а не луидор. Нужно было только потерпеть немного… Друзей было пятеро. Молодых, энергичных, талантливых… Они вели обычный для своей среды образ жизни: танцевали на балах, посещали театры и будуары актрис, флиртовали.., занимались и делом: Луи Бреге, например, делал часы; Антуан Лавуазье ставил химические опыты; Жан Поль Марат лечил нищих и аристократов; Пьер Бриссо изучал юриспруденцию, а Этьен Дюваль был математиком. И все пятеро, как это было тогда принято немножко пописывали : романы, стишки, памфлетики… Это было обычным делом; даже свои научные исследования преуспевающие люди тех лет старались облечь в литературную форму, пригодную для усвоения даже неискушенной публикой. И почти любое сочинение того или иного рода находило своих рецензентов. Как-то ноябрьским вечером, друзья заехали за Этьеном Дювалем, чтобы вместе отправится в театр. Они нашли своего друга в ужасном состоянии: по всей комнате были разбросаны исписанные листы бумаги, а сам Этьен неподвижно стоял у окна, уставивший в ночь. Оказалось, что в сегодняшних парижских газетах появилась сатира некоего Карно на его, Этьена математическую диссертацию, в которой тот высмеял автора, как очевидную бездарность. Это был жестокий удар. Друзья принялись было утешать Этьена: Лавуазье предложил ответить новой диссертацией, самый молодой и пылкий Пьер Бриссо немедленно и публично отхлестать этого Карно по лицу его же сочинением, а Марат напомнил, как его самого недавно высмеял Вальтер. На этих словах Этьен Дюваль вдруг вспыхнул, а затем страшно побледнел: «Если бы меня высмеял Вальтер, произнес он едва слышно, я был бы сейчас счастлив. Но меня высмеял какой-то Карно». Исчерпав все доводы, друзья уехали от Дюваля с тяжелым сердцем. А на утро они узнали, что этой ночью их друг повесился. С тех пор, каждый год, 14 ноября, не взирая ни на какие обстоятельства жизни, четверо собирались вместе на могиле Этьена Дюваля. Время сильно их изменило, а революция развела по враждующим лагерям, но своей традиции они не изменили. А когда в живых не осталась ни одного из четверых, на могилу Этьена Дюваля пришел ещё один человек. Великий французский математик, автор многочисленных трудов по мат. анализу и проективной геометрии и министр Наполеона Лазарь Карно. Тот самый. Карно всю жизнь казнил себя за ту мальчишескую желчь, которая вырвалась из-под его пера из-за глупой ревности и нехватки доводов. В 1789-м году в газете «Друг народа» Марат высказал странную, абсолютно не вписывавшуюся в общий контекст мысль, видимо, родившуюся у него при внезапном воспоминании о погибшем друге. Эта мысль совершенно не была тогда воспринята. А в наше время она стала аксиомой, которой, впрочем, никто не следует. «Естествоиспытателя, философа, сочинителя, как и любого творца, писал Марат, нужно судить по тем законам, которые в процессе творения он создает для себя сам. Посягательство на репутацию творца есть преступление против наитруднейшего и бесценного – процесса созидания нового».

@темы: литература

Comments

[tes3m]

«Естествоиспытателя, философа, сочинителя, как и любого творца, писал Марат, нужно судить по тем законам, которые в процессе творения он создает для себя сам. Посягательство на репутацию творца есть преступление против наитруднейшего и бесценного – процесса созидания нового».

Хорошо сказал...

[Гость]

У Съяновой исотрия всегда реальная, без пропагандистской натуги. Всё встает на ноги и оживает. И эта история просто супер! Саша.

[ГражданинЪ]

Гость спасибо за отзыв.

[Гость]

ГражданинЪ Гражданин, а что вы сами думаете по поводу этого рассказа Елены Съяновой? Мне интересно, потому что у нас с друзьями вышел спор. Максим.

[ГражданинЪ]

Гость В принципе, ничего, нормальный рассказ.

[Гость]

А вам не кажется, что у Съяновой Марат НОРМАЛЬНЫЙ? С нормальными друзьями, с нормальным образом жизни... Мы-то привыкли о нем черти что читать. Вот что меня прямо-таки поразило. Не знаю даже, как вам объяснить, но может вы поняли?

[ГражданинЪ]

Гость Понимаю

[Гость]

Может она знает о нем больше остальных? Гость-Макс.